Девушка задумалась.

— А он не мог покончить с собой? — спросила она.

— Нет, это не было самоубийством. Когда Уоткинса нашли, вего руках был зажат пистолет.

— И все же он должен был покончить с собой, — произнесласиделка тоном человека, уверенного в правоте своих слов.

— Не могли бы вы рассказать, о чем они разговаривали?

— Боюсь, что нет, мистер Селби. Видите ли, подобные вещи мыобязаны хранить в тайне.

— К сожалению, я вынужден настоять на своем вопросе. Этоважно для следствия. И кроме того, ведь оба участника разговора уже мертвы.Никому из живых это вреда не причинит.

— Хорошо, мистер Селби. Я постараюсь вам помочь. Правда, мнеудалось услышать очень немного. Доктор не велел ей разговаривать, но тем неменее сказано было достаточно, чтобы я смогла догадаться, что между нимипроизошло. Ее мать умерла, когда она была еще ребенком. Ее растил отец. Он былчеловек консервативных взглядов, строгий, с абсолютно железными принципами, нос нежным сердцем. Девушка убежала с молодым человеком. Она надеялась, что онипоженятся. Но он оставил ее. Потом родился ребенок… Перед тем, как она умерла,они много говорили об этом ребенке.

— Постарайтесь припомнить, что конкретно?

— Он хотел знать о нем все — где воспитывается и томуподобное. Он хотел для него что-нибудь сделать, но… О, я, право, не знаю, каквам описать эту сцену, чтобы вы ее действительно поняли. Она быладушераздирающей. Жаль, что я ничем не могла им помочь. Она лежала в постели иумирала. Тогда мы уже все знали, что она умрет. И она это тоже знала. И ее отецзнал. Он любил ее и хотел любить свою внучку. Но внучка была для него преждевсего ребенком, зачатым в грехе. И мисс Уоткинс заявила ему довольно резко, чтоесли он не выкинет эти мысли из головы, то никогда не сможет ее увидеть.Очевидно, в ее собственном детстве было много страданий. Она была красивой,жизнерадостной, эмоциональной — полная противоположность своему отцу… Он сиделвозле ее кровати, чувствовал, как по щекам катятся слезы, и не мог простить.Его дочь согрешила. И расплатой, посланной ей за прегрешение, была смерть. Этобыло наказанием за ее поступок… И она так и не сказала ему ничего про внучку.

— Она привезла девочку с собой в Сан-Диего? — спросил Селби.

— По-видимому, нет. Скорее всего, она воспитывалась вкакой-то частной школе. Мисс Уоткинс была на этот счет довольно скрытна. Она нехотела, чтобы ее отец догадался… А он сидел возле кровати, такой неумолимый,такой уверенный в своей правоте, такой строгий, что… что я чуть не ударила его.И я бы, наверное, сделала это, если бы он не был так откровенен, так искренен всвоих чувствах. Он терзал себя. Но был тверд как гранит. Это было проверкой егопринципов, его правды, в противоборстве с ее… И поэтому она унесла свою тайну вмогилу…

— Она не упоминала, зачем приехала в Сан-Диего? Может быть,подыскивать работу?

— Нет. Очевидно, просто поговорить с ним. Они не виделисьнесколько лет. Она думала, что, возможно, произошла ошибка. Она надеялась, чтогоды, быть может, смягчили сердце ее отца. Вероятно, она несколько раз писалаему. Она знала, как его отыскать, потому что он был членом профсоюза плотников.

— В момент аварии она находилась за рулем машины?

— Нет, просто шла по улице. И около десяти часов вечера нанее налетел какой-то лихач. Водитель был пьян, ему удалось скрыться. Полициярасспрашивала ее о машине. Насколько я помню, она сумела. сообщить общееописание и, кажется, назвать одну цифру и одну букву номера. Остальное она либозабыла, либо не разглядела… Знаете, я почему-то так и подумала, что ее отецпокончит с собой. Он ужасно тяжело воспринял смерть Марсии. Конечно, он считал,что это было наказание, и все такое, но ведь было видно, как он любил ее итосковал по ней… Он должен был ее любить. У нее был милый, добрый характер. Онаотошла с улыбкой. Да, она тоже любила своего отца, но она не хотела, чтобы ееребенок страдал от клейма, которое он для него приготовил. Я никогда не забуду,как она на него смотрела. Ее взгляд был полон нежности, но в ее глазах былостолько же упорства, сколько в его.

— Что произошло с ее вещами? — спросил Селби. — Быть может,в ее чемодане имелась какая-то подсказка к тому, где следует искать ребенка?

— Тут я ничего не знаю. Когда она к нам поступила, с ней небыло никаких вещей. Подобравшая ее санитарная машина доставила ее в интенсивноеотделение, а потом ее перевели к нам. Сначала было ощущение, что онавыкарабкается, но у нее оказались серьезные внутренние повреждения. Онаоставалась в сознании до самой последней минуты. Она сидела в постели,откинувшись на подушках, и все слабела, слабела, глядя в глаза своего отца. Аон держал ее руку и плакал как ребенок, но рот его был по-прежнему сжат, словнолезвие бритвы. Знаете, нам, медсестрам, приходится видеть много всякихжизненных ситуаций… и смертей. Но этот случай был самым ужасным из всех, какиея помню. Самым ужасным и… ненужным. Ведь забудь он свои окаменевшие, несгибаемыепринципы, дай волю чувствам, и сегодня его внучка была бы с ним.

— Большое вам спасибо, мисс Диксон, — бросив взгляд наСильвию Мартин, произнес прокурор. — Думаю, что вы помогли нам несколькопрояснить ситуацию.

— Я рада, что узнала, чем все закончилось, — ответила она. —Эта мысль не давала мне покоя. Если я вам еще понадоблюсь, мистер Селби, высможете разыскать меня здесь, в больнице.

Селби поблагодарил ее, взял Сильвию Мартин под руку, и онипошли к выходу. Уже снаружи дрожащим голосом она произнесла:

— Дуг, ну разве я смогу когда-нибудь стать х-хоро-шимр-репортером, если буду так р-реветь каждый раз, когда дело оборачиваетсяплохо…

Он обнял ее за талию и молча повел к машине. В салоне,промокнув глаза платочком, она сказала:

— Наверное, из-за того, что мы столько о них думаем, мненачинает казаться, что я хорошо знала этих людей. Я чувствую, что они мнегораздо ближе, чем многие из тех, кого я вижу ежедневно. Сейчас они уже мертвы,их не воротишь, а мы все еще подглядываем в их жизни… Так бывает, когда видишьна экране актрису, которой больше нет среди нас. Ты видишь ее счастливой,обаятельной, играющей свою роль, и в тебе смешиваются сразу три ощущения, сразутри различных восприятия ее: первое — это образ, который тебя увлекает изахватывает, второе — талант актрисы, твое восхищение ею и, наконец, глубокопод всем этим, пульсирующее где-то в уголке сознания понимание того, что еебольше нет. И перед тобой раскрывается тайна жизни, вещи делаютсяторжественными и значительными, и… О, я не могу объяснить тебе это, Дуг. Ты нето чтобы пугаешься, нет. Душу охватывает ощущение мира и покоя, ты осознаешьненужность, мелочность большинства своих переживаний, своей обывательскойэгоистичности. Ты только подумай, каким надуманным, ужасно ненужным был этотбарьер, который Уоткинс воздвиг между собой и своей дочерью.